Дом №8, квартира 2

Середина лета пугает моё любимое одиночество грозами. По вечерам барабанной дробью капель оно вытанцовывает на подоконнике свои языческие танцы, заставляя меня усомниться в собственной верности жизни отшельника. Современный отшельник не прячется с овчаркой в лесу, нет. Он, как и ты, ходит на работу, изредка отвечает на входящие звонки, а по выходным заходит на чай к близким. Современный отшельник, выпивая чай, чувствует привкус разочарования в людях и прячет грусть в глазах за плоскими шутками.

Когда передо мной стояла черта двадцати лет, я ловила себя на вере в чудо. Мне казалось, что, как только я переступлю эту черту, непременно случится что-то эдакое, чего я ждала всю свою подростковую жизнь, все свои « - надцать» лет. Казалось, что именно после двадцати я встречу нужных людей, найду работу своего призвания и, наконец-таки, обрету обычный мирской покой. Но, мир, увы, не фабрика по исполнению желаний. И, ожидая дублирующейся цифры “два” в своём биологическом возрасте, я заставляю себя хоть капельку казаться счастливее.

Вот уже полгода я живу одна. Полгода, возвращаясь с работы, дома меня встречает моё скомканное в кровати прошлое, которое я люблю расправить, словно свежую простынь перед сном, и натянуть, закрывая себе, как покойнику, глаза. И, всё бы ничего, но жизнь наедине с собой чертовски славно и практически незаметно входит в привычку. Она поглощает тебя полностью: начиная от желания не отвечать на входящие звонки и заканчивая мысленными разговорами «о вечном». Я поняла, что жёлтым предупреждающим светом самосознания служит тот момент, когда тебе становится вполне комфортно ходить в компании самой себя в театр, кафе и парки. Порой кажется, что в голове существуют мысли такого масштаба, что никто, кроме меня, просто не в состоянии это принять и обработать. Хотя, признаю, временами очень не хватает кого-нибудь рядом. Но так легче, так привычнее.

Смею заметить, что отшельническая жизнь представляет собой не столько реакцию самозащиты, сколько нежелание сделать кому-либо больно путём разочарования или неоправданных надежд. Моё мятое прошлое научило меня искусно декорировать примитивные рассказы такими же примитивными шутками, скрывая так свою серую сущность. Глубоко веруя в бытие души и возможность её отдельного от тела существования, я не раз пыталась представить себе облик той сущности, что прячется внутри моего дряблого организма. Неоднократно я желала увидеть то, чей голос я слышу чаще, чем дыхание ветра; то, что время от времени побуждает меня поддаться греховной силе нарциссизма. Но каждый раз я лишь ощущаю запах мокрого асфальта, вижу холодную серость и слышу глухие капли дождя. Мои внутренние грозы слишком стихийны, чтобы поддавать риску чью-либо жизнь. Потому я стараюсь сдерживаться от возникающего время от времени желания выблевать на кого-то свои внутренние переживания и мысли. Ведь так привычнее, так легче.

Недавно в моей жизни появился друг. Он - военный фотограф, с огромным рюкзаком опыта за плечами и кучкой разбитых сердец под ногами. Забегая вперёд, признаюсь тебе, что и по его сердцу неоднократно вытанцовывали женские каблуки. Именно о разбитых сердцах мы с ним часто говорили, засиживаясь до позднего времени в угрюмых объятиях любимого города. Мы глумились над устоем современного мира, над независимостью модернизованной молодёжи.

И поначалу нам было чертовски весело. Весело ровно до того момента, когда мы вдруг поняли, как это грустно. Два застрявших в прошлом человека странной наружности и интересно обустроенной внутренностью, будучи уже довольно близкими друг другу по духу, продолжают прятать душевную боль за «вагинальночленными» шутками.  Я вдруг поделилась с ним своей любимой легендой, которая тебе уже должна быть хорошо знакома. Легенда о том, что люди, предназначенные тебе с загадочного «свыше», обязательно тебя найдут, какие бы препятствия не кидала им под ноги жизнь. В один из вечеров нашего с Т. глумления, я вдруг задумалась о существовании временных рамок, которые отмерены этой же нитью каждому из посланных нам проходимцев, и которые связывают морскими узлами их ноги, запрещая идти с нами дальше. Если красные нити с запутанными в них человечками действительно существуют, то в силах ли мы, иногда, по неуклюжести своей, запутать их больше? Может быть, мы сами в силу страхов и привычек часто не даём людям пробыть с нами, отмотанный им срок?

Этим вечером июль снова танцует на моём подоконнике. Глухие капли и мокрый асфальт отражают моё душевное состояние на улице Ч., под домом 8-м, пока я стараюсь выпутать из узлов красного цвета своё озябшее тело.

Не мёрзни.